Работа следствия
Проблема обвинения состоит еще и в том, что спустя пять лет на суде свидетели начинают массово отказываться от своих показаний, данных на предварительном следствии. Большинство из них говорит, что «мне дали подписать уже заполненный протокол. Я подписал не читая». Но есть и менее смелые. Они просто утверждают, что за давностью лет ничего не помнят.
Бывший сотрудник УБОП А., работавший в отделе по борьбе с религиозным экстремизмом. В допросе на предварительном следствии А. говорил, что Шокумов (один из подсудимых) состоял на учете как сторонник ваххабизма. В суде он объяснял, что об учете ему ничего не известно, он работал по оперативной информации, эти слова написал следователь, а он на них не обратил внимания.
Свидетели Аркадий Буранов и Муса Хаупшев. Аркадий Буранов на момент событий 13 октября 2005 года работал начальником пожарной части, расположенной по улице Профсоюзная в Нальчике, а Муса Хаупшев был его заместителем. В данной пожарной части до 2005 года работали подсудимый Азамат Шокумов, а также еще один нападавший — Рустам Керешев, который погиб при нападении на 1 ОВД. Свидетель Буранов сообщил суду, что Шокумов, работая в пожарной части, «добросовестно исполнял свои обязанности», и ничего плохого он о нем сказать не может. В марте 2005 года Шокумов уволился. Керешева Буранов охарактеризовал примерно так же – «добросовестный и порядочный».
Выслушав зачитанные судом показания показания, якобы данные им на предварительном следствии, Буранов сказал, что не помнит, чтобы он их давал. Ему показали его подписи на протоколе. Он сказал, что подписи его, но протокол он подписал, не прочитав. Такие же показания дал свидетель Муса Хаупшев. Он также охарактеризовал Шокумова и Керешева положительно. Оглашенные показания, данные им на предварительном следствии, идентичные показаниям Буранова, он также не признал.
Свидетели Алим Хапцев и Тимур Шомахов были приглашены по инициативе суда, в связи с тем, что во многих процессуальных документах они фигурируют в качестве понятых или статистов. На суде они заявили, что ничего не помнят из своих показаний, данных на предварительном следствии.
По данным следствия, свидетель Бобков, в день нападения, якобы опознал молодого человека, одетого в спортивный костюм и вооруженного автоматом как подсудимого Азамата Шокумова (это единственный подсудимый, в отношении участия которого по версии следствия есть прямые свидетели). В суде был оглашен протокол опознания. Бобков свою подпись под протоколом не признал. «Это не я подписывал», — заявил он.
В связи с данным заявлением свидетеля адвокат Биттиров заявил ходатайство о признании недопустимым доказательством протокола опознания. Суд отклонил ходатайство, обосновав свою позицию тем, что отсутствие подписи Бобкова подлежит оценке в совокупности доказательств.
На многократные ходатайства адвокатов о возбуждении уголовных дел по поводу применения пыток представители Следственного комитета заявляли об отказе в возбуждении уголовного дела по факту применения пыток к обвиняемым, так как «проведенные проверки подобных фактов не подтвердили». Суд также неоднократно выносил решение об отказе. По заявлениям нескольких подсудимых Нальчикский суд признавал нанесение им телесных повреждений, но решения городского суда отменялись Верховным.
Суд отказал в удовлетворении этих ходатайств, отметив, что достоверно не установлены факты физического воздействия на подсудимых, а также причинно-следственные связи между случаями избиения, если они были, и показаниями, данными обвиняемыми.
Подсудимые Заур Тохов и Расул Хуламханов заявили, что были избиты приезжим конвоем. Хуламханов сообщил суду, что он только спросил: должен ли составляться протокол досмотра. После этого на него напали несколько конвойных, избили, подняли вверх и бросили на пол. Его адвокат требовал вызова «скорой» или судмедэксперта. Хуламханова осмотрел врач СИЗО, обнаружил у него ссадины и кровоподтеки, но пришел к выводу, что он может участвовать в заседании.
Заур Тохов, отметив, что никто не реагирует на их заявления об избиениях, сказал: «Если так, лучше расстреляйте нас сразу».
Как «шили» дела
Альбиян Малышев по версии следствия руководил нападением на 3-й ОВД Нальчика. Однако доказательств его непосредственного участия в нападении нет. Судя по материалам дела, руководство заключалось только в том, что Малышев был женат на сестре убитого боевика Аслана Архагова; в разгар событий шурин позвонил обвиняемому на мобильный телефон. Малышев, находившийся рядом с кольцом оцепления из местных силовиков, посоветовал родственнику не соваться в это место — вокруг много военных и бэтээров. Все участники по эпизоду с нападением на ОВД-3 были убиты, и, по мнению защиты, Малышевым просто решили «заполнить вакуум».
Он наполовину русский (почему-то этот факт при допросах вызывал особую ярость у оперов), ему сейчас 30, по свидетельству родственников и знакомых (Я лично разговаривала с ними) он никогда не был особо верующим.
— Религия его особо не интересовала, моя мать даже заставляла его делать намаз, угрожая, что не даст воспитывать внука безбожнику, — говорит его жена Асият.
В день нападения на город Альбиян был дома, он недавно вернулся из Сочи, где торговал минералкой, и через несколько дней собирался уезжать обратно. Когда началась стрельба, тесть Альбияна решил ехать в город, узнать, в чем дело. Вокруг уже все было оцеплено, собралось много народу, голодно урчали БТРы. Вдруг зазвонил мобильник, Альбиян поднял трубку и подписал себе приговор.
— Мы стояли у 3-го ОВД, — рассказывает Каральби Архагов, тесть Малышева, он не может справиться с волнением, и его подбородок дрожит, — тут позвонил мой сын Аслан (он был одним из нападавших, убит), он увидел нас среди людей, я через Альбияна сказал ему, чтобы в эту сторону они не совались, здесь многолюдно, может быть много жертв. От себя Альбиян не сказал ни одного слова. После этого сын звонил уже на мой мобильник, и я разговаривал с ним несколько раз. Я десятки раз говорил об этом в милиции, писал, подавал в суд, но они как будто смотрят сквозь меня.
— Что ж это получается, — беспомощно разводит руками Каральби, — я засадил отца моего внука, он ни в чем не виновен. Ведь я сам лично отвел его в милицию, когда, спустя несколько дней после нападения, мы узнали, что его ищут. Они обещали разобраться. А вот теперь я на свободе, а его пытают. За что?
Фактически за то, что он находился в толпе и говорил по мобильному — биллинг телефона и послужил основанием для оперативно-следственных действий, ареста и обвинения.
Альбияна Малышева обвиняют в «попытке отторжения Северного Кавказа от России и других особо тяжких преступлениях». Он проходит как единственный обвиняемый по эпизоду о нападении на 3-е ОВД — больше никого не осталось, все нападавшие погибли при штурме. На судебном заседании, после допросов, по словам адвокатов, он едва стоял на ногах, у него не было большей части зубов, от побоев начался цирроз печени.
«Случаев, подобных этому, десятки, — рассказывает один из адвокатов, — например, людей хватали только за то, что они посещали одну и ту же мечеть, хотя мечетей в Нальчике — раз-два и обчелся, и при желании в разные ходить невозможно. Однако милиция не учитывала добровольные явки — люди просто узнавали, что их разыскивают, приходили уладить это «недоразумение», их же хватали, оформляли как задержанных и «пускали» в дело».
За три года ни один из допрошенных свидетелей и потерпевших (и сотрудников правоохранительных органов и гражданских) — а их, в общем, больше сотни - не указал ни на одного из обвиняемых. Более того, те, кто были с ними знакомы, как менты, так и гражданские, не сказали о них ни одного плохого слова.
Институт амнистии
В ходе предварительного следствия, чтобы хоть как-то восполнить пробелы в доказательной базе, следователи применили «институт амнистии».
Если пролистать материалы обвинительного заключения, то в графе «свидетели обвинения» можно заметить любопытную деталь. «Свидетелями» там записано немало людей, которых в день нападения даже не было в зоне боевых действий. Они просто знали того или иного человека по институту или школе. А это означает, что у прокуратуры были большие проблемы с прямыми свидетелями.
И тут «помог» западный опыт. Амнистия, или так называемый «институт сотрудничества со следствием», — сугубо западная практика, когда один из подследственных рассказывает на суде, «как дело было», а взамен получает свободу и участие в программе по защите свидетелей, вплоть до нового имени, нового дома и новой работы.
По идее, за амнистированных можно порадоваться, но у нас получилось по-другому: ты им — нужные показания, они тебе — шанс не сгнить в тюрьме. По делу «13 октября» в 2006 году амнистировали 12 человек — всех по разным эпизодам. Сотрудник правоохранительных органов два года назад мне рассказывал об амнистии «по-нальчикски»:
«Идут по одному из эпизодов, например, четверо обвиняемых, вина их косвенная, ну были на месте, ну оружие в руках держали, но следов пороха на одежде не обнаружено. (И это в лучшем случае. Чаще даже косвенные доказательства отсутствовали). Сначала прощупывают (избивают, давят психологически) всех четверых, говоря, берешь на себя три легкие статьи, и рассказываешь, как остальные нападали. Кто первый дает слабину, с того снимаются нужные показания на подельников и отправляют по амнистии».
По такой схеме прошли все 12 амнистированных. Долгое время к каждому из них был приставлен сотрудник ФСБ, их постоянно таскали на допросы, каждый их шаг фиксировали люди в штатском, а каждую встречу — фотоаппарат. Их не брали на работу, сторонились друзья. По словам родственников, большинство из этих ребят сейчас согласились бы на многое, лишь бы стереть свою подпись под прошением об амнистии.
Сейчас с трудом можно установить, где находятся большинство из этих 12 человек, кто уехал в другой город, кто в другую республику. Они все стараются исчезнуть и уж тем более, навряд ли кто-то из них согласиться повторить свои показания на суде. Но обвинению этого и не надо. Для самой прокуратуры амнистированные — уже «отработанный», а значит, ненужный материал. Ведь существуют их письменные показания, которые можно просто зачитать, живые же люди всегда могут передумать и на суде рассказать, при каких обстоятельствах они «сотрудничали со следствием».
Об этом на суде говорил один из обвиняемых Аслан Беров. На одном из заседаний он сказал, что сейчас мог бы быть на свободе. Ему предлагали амнистию, но для этого он должен был признать вину по трем статьям УК и «оговорить» других: «Этого мне не позволила совесть». Сейчас он сидит, у него — бронхиальная астма и эмфизема легких, все документы имеются, медицинская помощь не оказывается.
Об амнистии подробно рассказывали и те из амнистированных, которые выступали на суде. За три года их было двое.
Первый — Мурат Абазов, амнистированный по эпизоду о нападении на МВД КБР, рассказал, что с подсудимыми Анзором Ашевым, Муратом Мидовым и Исламом Тухужевым они жили по соседству, одновременно посещали мечеть на улице Советской.
Вечером 12 октября 2005 года он встретился с Ашевым, Мидовым и Тухужевым на квартире последнего. Позже в одном из дворов по Ватутина Ашев вдруг протянул ему пистолет. Почувствовав, что «происходит что-то нехорошее», Абазов под каким-то предлогом вышел из автомобиля и ушел домой, положив по пути пистолет на землю рядом с камнем. Весь следующий день провел дома, а потом уехал в Ставропольский край, «чтобы переждать время». Через полторы недели, узнав по телефону, что к его семье обратились оперативники РУБОП, он вернулся в республику и в сопровождении родителей и дяди явился в правоохранительные органы. А. заявил, что ему предложили признать 209 (бандитизм) и 222 (незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия, его основных частей, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств) статьи УК РФ и освободиться по амнистии.
Гособвинитель Шматов поинтересовался, велись ли между ним, Ашевым, Мидовым и Тухужевым до 13 октября 2005 года разговоры о необходимости джихада.
- О такой необходимости мы не говорили. Просто могли обсуждать, что кого-то забрали в милицию, кого-то избили…
- Вам лично такие факты известны?
- Меня лично забирали во 2 –й отдел.
Абазов рассказал, как в августе 2003 года вышедших из мечети на Советской после ночного намаза верующих, порядка 50 человек в возрасте от 18 до 60 лет, забрали во 2 ОВД Нальчика. Сотрудники милиции «славянской внешности» из других регионов России издевались над задержанными, били А. головой об стену и по почкам. Когда обвинители спросили, почему А. не обратился в прокуратуру, он ответил: «Я не видел в этом смысла».
Свидетель также рассказал, что в 2004 году инициативная группа собирала подписи под обращением к президенту РФ Владимиру Путину «в связи с произволом силовых структур в отношении мусульман КБР»: «Но никакого ответа так и не последовало».
По мнению обвинителей, в показаниях Абазова на суде и его показаниях на предварительном следствии содержались «значительные противоречия». Было заявлено ходатайство об оглашении протокола допроса Абазова в качестве обвиняемого. Мурат Абазов заявил, что доверять его показаниям на стадии предварительного следствия «не стоит»: «Иногда приходилось говорить неправду, потому что от этого зависело твое здоровье».
Так же Абазов подробно рассказал суду, о том, как проходили «допросы» в УБОПе и о том, как проводились «проверки» по фактам пыток .
В «комнате-отстойнике» в УБОПе «размером примерно 3 на 4 метра» обычно одновременно содержались до 15 задержанных, которых приводили в «отстойник» в согнутом положении «паровозом», когда заведенные за спину руки одного обвиняемого смыкались наручниками на горле идущего сзади.
Обвиняемых усаживали на корточки или укладывали лицом в пол, при этом в мороз дверь на балкон в «отстойнике» открывалась. Обвиняемых избивали руками, ногами, прикладами автоматов как до, так и после допросов.