аналитика
Опираясь на анализ материалов трех книг адыгских авторов: Эмилии Шеуджен «Адыги (черкесы) в пространстве исторической памяти» (Москва, Майкоп, 2010), труд Фатимы Озовой «Очерки политической истории Черкессии» (Пятигорск, Черкесск, 2013) и сборник публицистических публикаций «В поисках утраченного смысла» Мадины Хакуашевой (Нальчик, 2013), С.А. Арутюнов излагает свою современную версию истории адыгов, которая впечатляет непредвзятостью и независимостью авторских оценок... «Госдума рассмотрит законопроект, позволяющий школьникам учить русский вместо языков их национальных республик» - так начинается статья «Русский как родной» (курсив мой – Х.М.).
В КБП за 12 апреля 2014 года была опубликована статья дфн С.К. Башиевой «Проведение языковой политики какими-то радикальными методами, принуждением не достигнет цели». Мы искренне благодарим за поднятую острую проблему, за изложенные данные, которые в настоящий момент весьма актуальны. Но при всем уважении к Светлане Конакбиевне, мы не можем согласиться со многими положениями ее концепции о родных языках. Автор статьи достаточно обстоятельно перечисляет те республиканские инициативы, которые предпринимаются в отношении национальных языков. На самом деле, в республике проводится немалая работа в этом направлении, но вся существующая система мероприятий по сохранению и развитию языков оказалась на поверку недостаточно эффективной. В числе базовых структур, которые направлены на поддержание национальных языков, сказано, в частности, о существовании диссертационных советов. На самом деле, учитывая их работу, а также существование кафедр кабардинского и балкарского языков и литератур, не было ни одной защиты на кабардинском или балкарском языках. Не кажется ли весьма парадоксальным и странным, что защита диссертации, связанных с проблемами кабардинского или балкарского языков, проходят на русском? Эта реальная возможность до сих пор никогда не использовалась, (в отличие от Адыгеи, например). На первый взгляд, эта книга умалчивает о главном, поскольку оборвана в самом важном и интересном месте. Здесь нет почти ни слова ни о событиях в Нальчике 13-14 октября 2005 года, ни о дальнейшей судьбе участников тех событий. Действительно, ход боёв в столице Кабардино-Балкарии, гибель одних участников вооружённого выступления, ход следствия и суда над другими, - то, что составляет едва ли не основной поток сообщений из этой республики, - лежит за рамками нашего доклада. Мы сосредоточились на предыстории, предпосылках и причинах тех событий. Действительно, к осени 2005 года Кабардино-Балкария казалась исключением из печального правила, характерного для большинства кавказских республик. В самом деле: второе десятилетие продолжалось «усмирение» мятежной Чечни, откуда пламя войны уже перекинулось в соседнюю Ингушетию и Северную Осетию. Чудовищный террористический акт в Беслане поставил на грань срыва урегулирование давнего конфликта в Пригородном районе . Сама же «вторая чеченская» начиналась не только из Дагестана, но и из Карачаево-Черкессии. На этом фоне Кабардино-Балкария могла показаться «островком стабильности». Для внешнего наблюдателя совершенно неожиданным стало вооружённое выступление в Нальчике - самое масштабное в регионе за последние несколько лет. Конечно, для наблюдателя внимательного ничего неожиданного в этом не было. Ведь ещё летом 2003 года расследуя взрывы в Моздоке и в Москве, «по горячему следу» российские спецслужбы, пришли в Кабардино-Балкарию - и там упустили Шамиля Басаева. А нападение в декабре 2004 года на арсенал Госнаркоконтроля в Нальчике определенно предвещало масштабную операцию вооруженного подполья. Но откуда возникло это подполье? В представленном читателю докладе мы попытались найти ответы на этот вопрос. ПРОБЛЕМЫ РЕПАТРИАЦИИ ЗАРУБЕЖНЫХ ЧЕРКЕСОВ: ИСТОРИЯ, ПОЛИТИКА , СОЦИАЛЬНАЯ ПРАКТИКА (формат PDF) В монографии Кушхабиева А. В. исследуются проблемы репатриации зарубежных черкесов во второй половине XIX - начале XXI в. Анализируются правовые, социально-экономические и культурно-психологические аспекты адаптации черкесов-репатриантов в Кабардино-Балкарской Республике и Республике Адыгее Одним из самых важных мотивов для появления данного дискурса является острая актуальность и неразрешимость так называемого «черкесского вопроса», который в силу многих причин оказался озвученным только в самой верхней «части айсберга». Спровоцированная предстоящими Олимпийскими играми 2014 года в Сочи, вставшая во весь неожиданно высокий рост тяжелая этическая дилемма - лишь небольшая часть общей черкесской проблемы, которая имеет, как кристалл, несчетное число граней. На эту проблему по понятным причинам закрыты глаза почти всех политиков, политологов, соответственно, - представителей всех остальных сфер деятельности. Поэтому уделом адыгов было и остается молчание. Не только потому, что почти невозможно выразить и проговорить всю глубину адыгской драмы, но главным образом потому, что ее не готовы услышать. Между тем позиция адыгов «изнутри» собственной проблемы когда-нибудь должна быть не только озвучена и услышана, но и принята как важнейшая при реальном решении «черкесского вопроса». Десять процентов адыгов, проживающих на исторической родине, до сих пор испытывают на себе разрушительные, невозместимые последствия Русско-Кавказской войны, уже не говоря о 90 процентах диаспоры, представители которой проживают в 56 странах. «Черкесский вопрос», если вспомнить, был инициирован, когда Черкесия была поставлена в центр интересов колониальной политики России на Северном Кавказе. По окончании столетней войны (1763–1864 гг.), в результате которой было уничтожено и изгнано 95% всего адыгского населения, российские политики и официальные историки сделали все, чтобы стереть следы преступления. История эта не вошла в учебники, исчезла из книг, как следствие, выпала из массового сознания. Если о Русско-Кавказской войне и было известно после ее окончания, то только узким специалистам, которые предпочитали не предавать эти материалы широкой огласке. Трагедия народа оставалась только в фольклоре, в подсознании, в генетической памяти. Теперь только можно примерно оценить масштаб глубоко и тщательно продуманной политики по уничтожению следов исторического преступления. Во все времена были колониальные войны и завоевания. Но никогда и никто не был в состоянии на 150 лет «замести» следы войны такого масштаба и таких последствий. Ведь это единственная колониальная война, в результате которой практически все уцелевшее население было изгнано с исторической родины. Во времена «железного» занавеса между адыгами, жившими на исторической родине и в эмиграции, практически не было никакой связи. Так выросло несколько поколений, которые даже не подозревали об истинной трагедии своего народа. И только после падения «железного занавеса» и особенно после перестройки в общественном сознании стали постепенно проступать очертания трагических событий прошлого. С чем же ныне сталкиваются новые поколения молодых адыгов? С циничным, хладнокровным лицемерием современных политиков, которые утверждают: не было настоящей войны, не было геноцида. А когда кто-то начинает доказывать историческую правду и отстаивать элементарную справедливость, политики и органы поступают как встарь: объявляют экстремистом, берут на заметку в известных структурах, ломают карьеру, жизнь… 22-23 ноября 2013 года на базе Кубанского социально-экономического института состоялась Международная научно-практическая конференция «Россия и Кавказ в пространстве единой Державы». В работе конференции приняли участие ученые вузов и научно-исследовательских институтов Северной Осетии-Алании, Кабардино-Балкарии, Чеченской Республики, Республики Адыгеи, Дагестана, Абхазии, Ингушетии, Краснодарского и Ставропольского краев. В центре внимания участников и гостей конференции были проблемы, связанных с диалогом двух цивилизационных проектов России и Кавказа. Публикуем доклад участника конференции доктора филологических наук Мадины Хакуашевой. Современные проблемы адыгского мира
Двадцатилетний постсоветский период негативно отразился на целостности единого культурного пространства России. Почти все бывшие советские республики и регионы оказались в изоляции. Этот факт способствовал образованию вакуума, который имеет тенденцию стремительно заполняться преимущественно дезинформацией, связанной, в том числе, с дискредитацией отдельных национальных культур и даже народов. Какова же общая современная ситуация в адыгском мире? 1. Тотальная разрозненность. В настоящее время только 10 % адыгов проживает на исторической родине (адыги - эндоэтноним, черкесы - экзоэтноним). Соответственно, 90% проживает в 56 странах. При этом огромная черкесская диаспора, несмотря на полуторовековое сопротивление ассимиляции, тем не менее, постепенно утрачивает свой язык. Что же происходит на исторической родине? Адыги проживают в пяти разных республиках, (КБР, КЧР, Адыгея, Шапсугский район, Моздок – территория проживания моздокских кабардинцев, - до этого это была территория единого этномассива). Адыги территориально разделены, и это обусловливает значительный процент ассимиляции. 2. Процесс депопуляции. На примере КБР за период 2007–2011 гг. по данным МС официально (т.е. зарегистрировавшись) с территории республики убыло коренного населения – 29587 человек, а прибыло (также коренного населения) – 14922, т.е. убыло почти в 2 раза больше, чем прибыло, а в абсолютных цифрах убыль составила 14665 человек. Доля выехавших граждан, возрастной ценз которых не достигает 40 лет, составляет – 59,6%, из них мужчин – 68,5%. Между тем, официальная статистика не отражает реального положения, так как мало кто из отъезжающих регистрируется. В кафе (основано на реальном событии) Было уютно, как дома, когда зимним вечером за наш столик в литературном кафе в центре Москвы подсел современный прозаик, «настоящий классик», по определению Наташи. Он одновременно представлял классический типаж «народника»: невысокий, с небольшими голубыми глазами, очень натуральный, каким может выглядеть лишь истинный представитель demos. Наш непринужденный разговор коснулся российской истории, а затем как-то неуправляемо соскользнул с некой хрупкой грани и рухнул в топкую пучину истории кавказской войны. Я чувствовала, что продолжаю срываться, но не прекращала говорить. Я говорила, освобождая слоистые пласты боли, до сих пор немые и не вполне сознаваемые мной самой, открывая путь для хлынувшего «потока», вопреки обстоятельствам и здравому смыслу. Я сознательно и вместе с тем неуправляемо нарушала негласное табу, возможно, просто потому, что вышел его срок. Я впервые говорила после того, что прояснилось наконец для меня долгими бессонными ночами, – о том, что судьба не дается, нет, она неустанно рождается за обманчиво безмятежным течением будней в лоне непроницаемого мрака; я видела, как она сплетается тонкой паутиной, которая оказывалась на самом деле пульсирующей пуповиной между мной и народом; и невидимые вездесущие пауки сплетали тонкую, но удивительно прочную нить моей единственной судьбы, которая начинала светиться над бездной тонким одиноким лучом, обозначая путь от жизни к смерти, с которого я не могу никуда свернуть. Я говорила, что именно нам, нынешней интеллигенции, выпала участь набраться мужества, чтобы впервые взглянуть на страшное лицо прошлого, как бы от него не скрывались, как бы его не замалчивали, оно безмолвно требует от нас, чтобы мы признали его таким, каким оно есть и дали ему настоящее имя. Наше прошлое – это наша тень, или бельмо на глазу, – оно всегда с нами. Наше прошлое – это настоящее, ведь время – это замкнутый зеркальный лабиринт, в котором только каждый раз все снова и снова повторяется, многократно отраженное кривыми зеркалами. Наша сожженная история назойливо маячит перед нами и требует полного, честного разрешения, ведь она получала только разные клички, кому-то нужные, и никогда – настоящего честного имени. Я говорила, понимая всю нелепость происходящего, несмотря на то, что ненавидела собственный спонтанный душевный стриптиз. В моих угловатых фразах, приглушенных, почти афоничных от противного волнения, проскользнуло слово «геноцид». «Какой же геноцид, голубушка? – впервые доброжелательно спросил прозаик сквозь заросли густой светлой бороды, – геноцид – это когда уничтожается мирное население. А таких фактов не было». Я попыталась возражать, но поняла, что бесполезно: даже если бы я показала ему эти страшные документы, над которыми я ревела, забыв о стеснении, обо всем на свете, он мог бы заявить, что они – подделка. «Да царизм в то время спас Кавказ! И не только Кавказ», – продолжил он довольно уверенно и спокойно. Я молчала, не в силах выдавить из себя ни слова. «Если бы не царская Россия, вас бы сожрала Турция или Англия. Словом, кто-нибудь бы да съел. Я вас понимаю прекрасно, но ваш подход идеалистичен. Есть лишь суровая реальность, все остальное – лишь прекраснодушные разговоры». Меня заволакивала какая-то знакомая липкая муть, – ощущение, появившееся не так давно: странная помесь бессилия, усталости и безнадежности. Я внезапно поняла, что прозаик говорит голосом большинства. «Все-таки зря вы затеяли этот разговор», – почти с досадой сказал писатель, сослался на неотложные дела, поцеловал мне руку, щеку моей подруги и исчез. |
лента новостей
посещаемость
|